Дмитрий Турсунов – о молодых талантах, деньгах и жизни за пределами корта
Большой спорт №3(80) Текст: Владимир Морозов / Фото: Евгений Пахоль
Вы переехали в США довольно рано – в 12 лет. Мама до сих пор не уверена, правильным был этот шаг или нет. За девять лет она видела меня всего две недели. Сейчас переживает, как-то раз сказала, что чувствует себя виноватой. Мне кажется, это неправильно. Она, пересилив собственное «я», сделала то, что лучше не для нее, а для меня,12‑летнего ребенка. Чем старше я становлюсь, тем лучше понимаю, насколько это было трудно. Она многим пожертвовала ради меня, и теперь я не вижу другого выхода: в свободное время я обязан находиться здесь, в Москве, быть с ней, чтобы дать возможность проводить время с ребенком, с которым ее разлучили обстоятельства.
Вы единственный ребенок в семье? Есть брат, он старше меня на семь лет. Отец, большой фанат тенниса, и его водил на тренировки. Мне кажется, папа переключил основное внимание на меня, когда брат потерял мотивацию. По сути, у него появился выбор: играть или закончить с теннисом. Во мне же, как признавался отец, он увидел больше желания и делал все, лишь бы я выбился в люди.
Вы говорили, что теннис ослаблял, а не укреплял вашу связь с отцом. Почему? Особенности профессии, по-другому не получается. Мы, теннисисты, начинаем работать с 12–13 лет, иногда еще раньше. Если ты не готов пойти на это, значит, кто-то из Аргентины, Чили или Эквадора будет ежедневно пахать через не могу, делая все возможное ради того, чтобы спустя годы стать профессионалом. Мой отец это прекрасно понимал, поэтому нагрузки, как и ожидания, были соответствующие. У меня не было радужного детства, я не играл сутками напролет в песочнице. Зато сегодня есть возможность заниматься тем, чем хочу на данный момент. Передумаю – остановлюсь прямо сейчас; конечно, я не буду жить по-королевски, но смогу позволить себе вещи, которые доступны далеко не всем.
Теннисисты из топового списка мирового рейтинга неплохо зарабатывают благодаря призовым и рекламным контрактам. А как выжить молодым, только начинающим карьеру ребятам? Это очень-очень сложно, без посторонней помощи практически невозможно. Мне повезло: отец смог финансировать первые шаги. В самом начале, в середине 1990‑х, инвентарь, тренировки и спарринги стоили огромных, непомерных денег. Протянуть только на папину зарплату было невозможно: он ушел с работы, искал варианты, с утра до вечера крутился как белка в колесе. Спасибо спонсорам – не обошлось и без их поддержки. Даже не могу представить, насколько папа был мотивирован вставать каждое утро и ездить продавать ракетки, а потом запихивать в меня грецкие орехи, урюк, богатый кальцием творог и морковку с витамином A. Огромный отрезок своей жизни он жил моим теннисом, а я просыпался и не мог представить иного расписания на день. Учеба? Я пропускал труд и пение, чтобы пойти в школьный спортзал потренироваться. Я прекрасно понимаю «теннисных» родителей, которые сходят с ума и думают, что их дело того стоит. Но десятилетний ребенок! Как он может понять, что его мама и папа заложили квартиру, потому что они верят в его теннис?
Какое место в рейтинге должен занимать теннисист, чтобы обходиться без внешних финансовых вливаний? Чтобы выходить в ноль или зарабатывать?
Для начала окупить собственные затраты. Опять же: чтобы ездил с тренером или без него? А специалист по физподготовке?
Давайте назовем минимум, необходимый для существования. Увы, ты не сможешь продвигаться и соперничать с человеком, у которого есть и тренер, и физиотерапевт, в любую минуту готовый поработать с тобой, понять биомеханику тела, определить, где и что болит, дабы оперативно скорректировать технику во избежание травм. Это невозможно сделать самостоятельно. Если ты нанял специалиста – плати ему зарплату и покрывай все дополнительные расходы. 60 тысяч долларов – минимальная зарплата тренера среднего уровня в год. Его расходы обойдутся в аналогичную сумму, так что экономия приветствуется во всем: на гостиницах, самолетах… В итоге все упирается в показываемые результаты, они зачастую отражение твоего благоустройства. Нередко спортсмен ощущает давление, осознавая, что вот-вот – и он упадет в рейтинге. Бернард Томич – наглядный тому пример. В прошлом году ему обещали солидный контрактный бонус за попадание в топ‑50 по итогам сезона. Проиграй он тот важный матч на заключительном турнире сезона – и его бы там не оказалось. Жизнь вообще хороший учитель: берет дорого, но объясняет очень доходчиво.
Вы можете оказаться на месте Томича? Нет, у меня совершенно другая ситуация с контрактами. Бернард – молодой и подающий надежды игрок, он живет в Австралии, где на теннис есть спрос. На месте Томича может оказаться Карен Хачанов. Для этого ему нужно выиграть пару кругов на турнирах «Большого шлема» уже в этом году. При этом россияне не настолько востребованы, как, например, американцы или японцы. Тот же Кеи Нишикори зарабатывает сумасшедшие деньги. Он стоит 11‑м в рейтинге ATP, представляет страну, где теннис чуть ли не боготворят, но где нет ни одной яркой звезды. Например, Томми Робредо, который может входить в двадцатку, никогда не будет получать таких денег, как Нишикори. Только потому, что в Испании есть Рафаэль Надаль и еще 20 известных теннисистов из первой сотни, заслуживающих большие гонорары. Испанский рынок нынче перенасыщен.
Игорь Андреев и Андрей Кузнецов пользовались услугами агентов. Вы интересовались, насколько это целесообразно? Да. Агентов, как и тренеров, очень много, хороших – мало, честных – еще меньше. Если у них в приоритете деньги, то, естественно, все совершаемые действия выстраиваются в одном направлении. В первую очередь многие агенты думают о заработке, а не о том, как действительно помочь игроку. Ах да, вот что еще важно: если плохо играешь, не выигрываешь – агенту будет сложно тебе чем-то помочь. Конечно, есть и очень хорошие агенты, но их заметно меньше.
Так у вас был неудачный опыт? К счастью, не так много. Я не подписывал длительных, эксклюзивных контрактов. Мы договаривались так: если агент может дать мне что-то – получает свой процент. В итоге один очень много наобещал, но мало сделал.
Известный агент Алексей Николаев утверждает, что у него достаточно простая работа: мол, надо угадать, насколько спортсмен талантлив, и привлечь к работе с ним лучших специалистов. Раз все так просто, почему же он этого не делает? Так ли в России мало талантливых детей? Никогда не поверю! На самом деле у нас не все талантливые. Посмотрите на Марион Бартоли, на Мэттью Эбдена, на Андрея Черкасова. А работяга Флавио Чиполла? Ни роста, ни силы, подавал только под правую, а ведь был когда-то 70‑м! Иногда пробиваются те, у кого есть желание и работоспособность добиться своего потолка вопреки всем прогнозам. Такие люди могут передать гораздо больше опыта и знаний другим, следующему поколению.
Шамиль Тарпищев сетует на недостаточную квалификацию российских тренеров. Вы с ним согласны? Борис Собкин никогда не был профессиональным спортсменом и, наверное, не знает, что значит играть в полуфинале US Open. При этом он мотивирован, вникает во все, анализирует, посвящает жизнь теннису. Такой человек, в отличие от Васи Пупкина, который равнодушно подкидывает мячи, указывает свои заслуги как резюме, позволяющее ему зарабатывать больше, найдет себя в любой области. Многие ведущие юниоры не достигают успехов в профессиональном теннисе. По-моему, Коля Давыденко никогда не был в десятке лучших среди юниоров, зато стал третьим в мире в 2006‑м. В теннисе очень много слагаемых. Сегодня можно воспитать чемпиона среди юниоров, не задумываясь о завтрашнем дне уже в профессиональном теннисе. Многие тренеры продолжают топтаться на месте, пропускают турниры, не варятся в каше, а потом стучат себя в грудь: «Я – лучший, я вырастил десять чемпионов страны». Но это отнюдь не значит, что ты специалист: ведь твой подопечный так и не заиграл профессионально.
Сменим тему. Можете предсказать, как теннисиста нетрадиционной ориентации восприняли бы в туре? Не знаю ни одного игрока, который бы так категорично относился к гомосексуалистам. В Нью-Йорке, Сан-Франциско, да в той же Москве – пойди удиви чем-нибудь! У нас была пара ребят: они никогда не признавались, но все всё прекрасно понимали. Шутили, говорили об этом, но никто не выбегал из раздевалки. Это глупость. Проиграть матч натуралу и проиграть матч гомосексуалисту – для вас есть разница? Уступил игроку старше или младше себя – то же самое. Проиграл два дня назад сет 17‑летнему Хачанову – что теперь, убиться? Я проиграл много кому в своей жизни – это не конец света. Самый дельный совет, который вам дал человек не из мира тенниса? Не бояться поражений. Что в жизни, что на корте. Жизнь без ошибок невозможна, они – неотъемлемая часть прогресса. Когда я увидел и осознал это с новой для себя стороны, то стал намного свободнее в душе. Конечно, я до сих пор испытываю страх перед чем-то и сожалею о многом, однако, как мне кажется, я стал немного оптимистичнее. А еще советовали не растрачиваться на вещи, без которых вполне можно обойтись, быть экономным и думать о завтрашнем дне. Начал вникать во все это еще в Америке, где некоторое время жил в семье тренера. Многие не скупятся, покупают шикарный автомобиль или гуляют на широкую ногу. По-моему, заработанные средства лучше куда-то вложить. Потом они принесут намного больше и будут кормить меня на пенсии, которая вот-вот наступит.
И как, получается? Да, я особо не трачу. Вкладываю только в собственный теннис и помогаю небольшими суммами двум подающим надежды теннисистам.
Кто они? Один – Аслан Карацев, другой – Никита Матвейко. Оба одарены физически, имеют все, чтобы заиграть. Но, конечно, есть и «тараканы». Я очень надеюсь, что мы вместе найдем своеобразный «дихлофос», и они смогут представлять российский теннис в профессионалах. Впереди очень много тяжелой работы. Сейчас пытаюсь организовать им хорошего спонсора. Я беру на себя ответственность за их тренировочный процесс и, следовательно, результаты. Слежу за их тратами, а не просто – передал круглую сумму: гуляйте, ребята. Слишком много было начинающих «профессионалов», которые разбазаривали вложения других лиц, и я, в свою очередь, не хочу воспитать такое отношение к чужим деньгам и меценатству у молодежи.
В ожидании Короля. Февральское утро в Valbella. Снежно, около 9.30 утра. Мы ждем темный внедорожник, ну или, по крайней мере, лихой спорткар, желтый или красный, из которого он выйдет под наблюдением телохранителя. Но это не так. Роджер идет в отель пешком. Вы можете узнать его издали. Неторопливая походка, взгляд вниз, руки болтаются свободно. Видно, что о чем-то думает. Зимние сапоги, темные спортивные штаны, темно-синий свитер. Нет шляпы, нет солнцезащитных очков. Открытое лицо человека с узнаваемостью на уровне Брэда Питта. Рукопожатие как у государственного деятеля. «Привет, я Роджер». Король улыбается.
- Мужчины редко попадают на обложку Annabelle. В нашей 76-летней истории только очень немногим это удалось. Примерно в 1980 году это сделал великий итальянский режиссер Федерико Феллини, и теперь вы. Неплохо, правда?
– Это для меня большая честь.
- Для нас тоже. Наконец-то вы решили дать большое интервью, что делаете довольно редко.
– Раньше я давал их чаще, сегодня я более осторожен, особенно из-за недостатка времени. Я уже достаточно наговорил. Но я с нетерпением жду этого разговора, отчасти потому, что это не просто разговор о теннисе.
- Вы не только очень успешный спортсмен, но и очень известный человек. Ваше лицо известно во всем мире.
– Это удивляет меня снова и снова, особенно в местах, где теннис не имеет такой же популярности, как, например, в Европе или США. Недавно я был в Эфиопии по делам своего фонда. Ко мне подходили люди в автобусе и на дороге. Во время моего турне по Южной Америке 150 болельщиков ждали снаружи отеля. Это невероятно.
- Когда вы поняли, что стали больше, чем просто отличным спортсменом, превратились именно в знаменитость?
– Я не стал знаменит в одночасье, как, например, Борис Беккер, который внезапно стал звездой в 17 лет. Я вообще не чувствую себя знаменитостью... Есть люди, которым нравится находиться в центре внимания в любом месте. Я вижу себя в первую очередь как теннисиста. Мой образ не должен быть лучше, чем я есть на самом деле. Но если бы мне пришлось назвать один момент, когда ситуация изменилась для меня, то это было, вероятно, в 2003, когда я выиграл «Уимблдон». Тогда люди начали узнавать меня.
- Вам это льстит? Или это слишком раздражает?
– И то, и то. Иногда встречаю людей, которые сильно нервничают и очень рады, что они видят меня. Тогда я стараюсь быть спокойным, передать спокойствие. В какой-то степени я привык к различным аспектам жизни знаменитости, но есть моменты, когда это начинает раздражать. Поэтому я стараюсь избегать публичности.
- Как?
– Иногда пользуюсь черным ходом или даже не пытаюсь покинуть отель. Или говорю, что сейчас не самых подходящий момент для автографов и фотографий. В основном они понимают. Они знают, что могут найти меня на теннисном корте. Там вы можете поговорить со мной, мне нравится давать автографы, фотографироваться. Болельщики уважают мою частную жизнь. Если у меня есть возможность для уединения, я наслаждаюсь этим в промежутках между периодами, когда являюсь центром внимания. - Вы ведь знаете, что есть болельщики с татуировкой RF на предплечье, правда?
– Да, и не только на предплечье. Недавно на Кубке Дэвиса в Сербии мне кто-то с гордостью показал татуировку RF на голени. В Буэнос-Айресе однажды парень задрал майку, где мое лицо было огромной татуировкой на груди. Это уже что-то очень, ну… особенное.
- Писатель Дэвид Фостер Уоллес назвал вас «религиозным опытом». Это оказывает какое-то давление на вас?
– Конечно. Прежде всего, я знаю, что это лишь до тех пор, пока я побеждаю. Кроме того, я понимаю, что в один прекрасный день это исчезнет.
- Вы обеспокоены этим?
– Нет. С января я работаю со Стефаном Эдбергом. Шестикратный мэйджор-чемпион и бывшая первая ракетка мира, он был моим кумиром в подростковом возрасте. Теперь он мой тренер. Он редко дает интервью, не пиарит себя, его жизнь очень сильно успокоилась. Для меня это приятная мысль. Я могу предположить, что со мной будет так же.
- Сегодня вы пришли пешком на интервью, без солнцезащитных очков, мы узнали вас уже со ста ярдов.
– Я могу делать это только в Швейцарии. Здесь люди сдержанные и вежливые. Я могу свободно передвигаться и просто игнорировать тот факт, что я известен 99 процентам всех швейцарцев.
- Чьим поклонником был молодой Роджер Федерер?
– Стефана Эдберга, Бориса Беккера, Пита Сампраса, Майкла Джордана. У меня в комнате был плакат Шакила в натуральную величину.
- Вы знаете Sophie Hunger, швейцарскую певицу и музыканта?
– Нет. - Она призналась: «Я большой поклонник Роджера Федерера... Порой очень сильно я чувствую эмоциональную связь с ним... Меня всюду сопровождают мысли о его победах, его поражениях, его физическом состоянии и так далее...» Вы понимаете, насколько эмоционально глубоко вы действуете на людей, которые смотрят на вашу игру?
– Да я сам такой же, когда смотрю матч «Базеля» или игру Вавринки против Джоковича в Мельбурне. Я падаю на колени, бегаю по комнате, прыгаю вверх и падаю вниз, снова сажусь... Смотреть это все – еще большее испытание, чем самому поучаствовать. Потому что там чувствуешь себя менее уязвимым, ты можешь повлиять на ситуацию. Вот почему так много людей боятся полетов: потому что у них нет никакого контроля над ситуацией. Но есть и такие моменты, когда я рад быть перед телевизором, а не играть.
- 2 июля 2001 года вы не сидели перед телевизором – вы были на центральном корте «Уимблдона». Через три часа и 41 минуту вы победили Пита Сампраса, одного из ваших кумиров. У вас должны были возникнуть противоречивые чувства. Вы же свергнули вашего личного бога, ваше суперэго, не так ли?
– Забавно, что этого не произошло, несмотря на то счастье, которое я чувствовал. Я в первый раз играл на центральном корте «Уимблдон»а, победил человека, который был моим самым большим вдохновением на протяжении многих лет! Я был так смущен, что даже не знал, как пожать руку Пита. Это был странный момент.
- Вы когда-нибудь говорили с ним об этом позже?
– Нет, хотя мы хорошие друзья сегодня. Он тогда играл за пятый титул на «Уимблдоне» подряд, что раньше удавалось только Бьорну Боргу. Позже Бьорн сказал мне полушутя, что удержал свой рекорд еще немного за счет моей победы. (Смеется.)
- У молодых теннисистов всегда спрашивают, что они купили бы на первые призовые. В газете о вас написали, что это был «Мерседес». Это было большое недоразумение, не так ли?
– Я до сих пор помню это интервью. Моя мать была довольно зла после того, как она его прочитала. Я спросил ее, что случилось, и она сказала: «Как ты узнал, что твоих первых денег хватит, чтобы купить автомобиль?”. Я сказал ей, что не говорил это журналисту. Она позвонила редактору и попросила послушать ленту с интервью еще раз. На самом деле, я не говорил «Mercedes», я сказал «mehrere CDs» («несколько дисков»). Репортер неправильно понял меня.
- Какую музыку вы слушаете?
– Сегодня мне нравится все от мюзиклов до джаза и так далее. То, что на радио. Я раньше больше всего слушал танцевальную музыку. А также AC/DC или Metallica. Мой бывший тренер Петер Лундгрен привил мне это. У него были длинные волосы, он вырос на этой музыке.
- Помните ли вы свой подростковый возраст?
– Моей основой всегда был теннис. Я всегда знал, чего хочу, но иногда был слишком упрям. Я искал совершенства, и если мне не удавалось что-то сразу, я реагировал импульсивно и раздражительно. Конечно, были времена, когда у меня были светлые, красные или длинные волосы, иногда с бородой, иногда без, но я был дисциплинирован. Когда мои родители говорили: «В полночь ты должен быть дома», – я был дома в полночь. Если было десять минут первого, я звонил. Если хотите, я уже тогда был профи.
- Был ли у вас план Б, если все пойдет не так с теннисом?
– Нет, но так как я открытый человек, я, конечно, придумал бы альтернативу. - Чего бы вы хотели? Чего-то творческого? Карьеры в области финансов?
– Я не знаю.
- У вас нет ни малейшего представления?
– Нет. Американцы говорят: «Chase your dream!» («следуйте за своей мечтой»). Это то, что я и сделал. Нужно, чтобы у тебя всегда была мечта, чтобы стать ближе к цели. Моей мечтой всегда была теннисная карьера.
- Каким учеником вы были?
– Не лучшим, но, наверное, средним. Моей слабостью была концентрация, так как я думал о теннисе все время. Логическое мышление также не было моей сильной стороной. Но в конечном счете, для меня все это было всегда просто вопросом мотивации. Если я за что-то брался, я всегда шел до конца.
- Вы основали фонд Роджера Федерера десять лет назад. К 2018-му году вы хотите, чтобы миллион детей в Африке получили образование благодаря вам.
– Я мог бы рассказать вам, как я проснулся однажды утром и у меня появилась идея... но, конечно, проект развивался постепенно, после многих обсуждений с коллегами, которые сами организовывали подобные гуманитарные проекты. Могут сказать, что это такая часть хороших манер звезды. Но для меня это не так, я очень мотивирован, потому что понимаю, что мы в состоянии изменить ситуацию и реальное положение дел. Этот проект очень важен для меня. И преимущество в том, что я могу заниматься им даже после завершения моей карьеры теннисиста. Я тогда буду в состоянии тратить еще больше времени для фонда. Надеюсь, что так и будет.
- Вы не живете дольше, чем несколько недель, на одном и том же месте. Где вы чувствуете себя как дома?
– С семьей. Это может быть где угодно, но Швейцария – мой дом. Мы проводим много времени в нашем доме в Valbella. Хороший отдых от шума и суеты. Но, конечно, я также люблю Базель. Я сам оттуда, я до сих пор помню дороги, по которым я ездил на велосипеде или на трамвае, помню, где мои старые друзья, моя семья.
- В конце концов ваши дети узнают, что их отец не обычный папа. Или они уже подозревают?
– По крайней мере, они знают, что играть в теннис – это профессия. Для них это нормально, что я ухожу на тренировку каждый день и играю турниры, они уже ходят на стадион. Они еще не понимают, почему нас фотографируют так часто, они прячутся за меня или за маму. Конечно, мы стараемся воспитывать наших детей в нормальной среде, насколько это возможно. Я однажды спросил дочь Марко ван Бастена, что это такое, когда у тебя отец – такой знаменитый человек. Она сказала: «Я думала, что все папы – известные люди». Мне это нравится. Возможно, сейчас мои дочки думают так же.
*** Стойка регистрации отеля Valbella. Женщина останавливает мужа и шепчет: «Посмотри, там Федерер». Она достает смартфон и бежит за звездой, который только вышел из отеля. Через минуту женщина возвращается, с триумфом размахивая телефоном: «Я сделала это, я сделала это». Муж смотрит на селфи с сияющей женой и улыбающимся Федерером, качает головой и бормочет: «Бедняга Федерер, везде эти болельщики»
Минималистические теннисные постеры от Dragan Zorić
Сербский блоггер, фотограф, художник и большой теннисный фанат Драган Зорич начал серию минималистических постеров, по которым и без подписи не трудно угадать кому сделано посвящение.
Я продолжаю настаивать на относительной адекватности Ежи. Относительно Южного, Джока, Багды. По крайней мере в результате его действий не пострадало ни одно живое существо и ни одна ракетка.
«Только на тренировках он не тосковал по семье». 11 историй о звезде японского тенниса
Выиграв первый титул на грунте и второй в сезоне, Кеи Нисикори близок к попаданию в Топ-10. В блоге «Эйс на второй подаче» – самое важное об игроке, обожающем бейсбол и караоке.
Пн 31 Мар 2014 - 8:33
И после этого еще кто-то наезжает на адекватного Ёжика? 
